Борхес алеф анализ. "Алеф" Хорхе Борхес. Николай Никулин. О лабиринтах рукотворных и нерукотворных

Борхес Хорхе Луис

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС

Эстеле Канто

О God, I could be bounded in a nutshel and count myself a King of infinite space1

Гамлет, II, 2

But they will teach us that Eternity is the Standing still of the Present Time, a Nunc-stans {as theSchools call it); which neither they, nor any else understand, no more than they would a Hic-stans for an Infinite greatnesse of Place...2

Левиафан IV, 46

В то знойное февральское утро, когда умерла Беатрис Витербо? после величавой агонии, ни на миг не унизившейся до сентиментальности или страха, ? я заметил, что на металлических рекламных щитах на площади Конституции появилась новая реклама легких сигарет; мне стало грустно? я понял, что неугомонный, обширный мир уже отделился от нее и что эта перемена лишь первая в бесконечном ряду. Мир будет изменяться, но я не изменюсь, подумают я с меланхолическим тщеславием; я знаю, что моя тщетная преданность порой ее раздражала; теперь, когда она мертва, я могу посвятить себя ее памяти без надежды, но и без унижения. Я вспомнил, что тридцатого апреля день ее рождения; посетить в этот день дом на улице Гарая, чтобы приветствовать ее отца и Карлоса Архентино Данери, ее кузена, будет вежливо, благовоспитанно и, пожалуй, необходимо. Опять я буду ждать в полутьме маленькой заставленной гостиной, опять буду изучать подробности многочисленных ее фотографий. Беатрис Витербо в профиль, цветное фото, Беатрис в маске, на карнавале в 1921 году, Беатрис в день первого причастия, Беатрис в день ее свадьбы с Роберто Александри; Беатрис вскоре после развода, на завтраке в конном клубе; Беатрис в Кильмесе с Делией Сан-Марко Порсель и Карлосом Архентино; Беатрис с пекинесом, подаренным ей Вильегасом Аэдо; Беатрис анфас и в три четверти, улыбающаяся, подпирающая рукою подбородок... Мне уже не придется, как в прежние времена, в оправдание своего присутствия преподносить недорогие книги? книги, страницы которых я в конце концов догадался заранее разрезывать, чтобы много месяцев спустя не убеждаться, что никто их не касался.

Беатрис Витербо умерла в 1929 году, и с тех пор я ни разу не пропускал тридцатое апреля, неизменно навещая ее родных. Приходил обычно в четверть восьмого и сидел минут двадцать пять; с каждым годом я являлся чуть позже и засиживался подольше; в 1933 году мне помог ливень?меня пригласили к столу. Я, естественно, не пренебрег этим прецедентом?в 1934 году явился уже после восьми с тортом из Санта-Фе и, само собой, остался ужинать. Так, в эти наполненные меланхолией и тщетным любовным томлением дни годовщин я постепенно выслушивал все более доверительные признания Карлоса Архентино Данери.

Беатрис была высокого роста, хрупкая, чуть-чуть сутулящаяся: в ее походке (если тут уместен оксиморон) была какая-то грациозная неуклюжесть, источник очарования. Карлос Архентино? румяный, тучный, седеющий господин с тонкими чертами лица. Он занимает маленькую должность в захудалой библиотеке на южной окраине города; характер у него властный, но в то же время не деятельный? до самого недавнего времени он вечерами и в праздники был рад не выходить из дому. Пройдя через два поколения, у него сохранились итальянское "с" и чрезмерная итальянская жестикуляция. Ум его находится в постоянном возбуждении, страстном, подвижном и совершенно бестолковом. Вас засыпают никчемными аналогиями и праздными сомнениями. У него (как у Беатрис) красивые, крупные руки с тонкими пальцами. Несколько месяцев он был одержим поэзией Поля Фора? не столько из-за его баллад, сколько из-за идеи о незапятнанной славе. "Он? король французских поэтов, ? напыщенно повторял Карлос Архентино. ? И не думай его критиковать, самая ядовитая из твоих стрел его даже не заденет".

Тридцатого апреля 1941 года я позволил себе прибавить к торту бутылку отечественного коньяку. Карлос Архентино отведал его, нашел недурным и после нескольких рюмок повел речь в защиту современного человека.

Я так и вижу его, ? говорил он с не вполне понятной горячностью, ? в его кабинете в этой, я сказал бы, сторожевой башне города, в окружении телефонов, телеграфных аппаратов, фонографов, радиотелефонов, киноаппаратов, проектов, словарей, расписаний, проспектов, бюллетеней...

И он заявил, что человеку, всем этим оснащенному, незачем путешествовать, ? наш XX век, дескать, перевернул притчу о Магомете н горе, ныне все горы сами сходятся к современному Магомету.

Мне его мысли показались настолько нелепыми, а изложение настолько высокопарным, что я тотчас подумал о писательстве и спросил, почему он все это не напишет. Как и можно было ожидать, он ответил, что уже пишет: эти мысли и другие, не менее оригинальные, изложены в "Начальной Песне", "Вступительной Песне" или попросту "Песне-Прологе" поэмы, над которой он работает много лет, без, знаете ли, рекламы, без оглушительного треска, неизменно опираясь на два посоха, имя коим труд и уединение. Вначале он широко открывает двери воображению, затем шлифует. Поэма называется "Земля", и это, ни много ни мало, описание нашей планеты, в котором, разумеется, нет недостатка и в ярких отступлениях, н в смелых инвективах.

Я попросил его прочитать мне отрывок из поэмы, пусть небольшой. Он выдвинул ящик письменного стола, вынул объемистую стопку листов со штампом "Библиотека Хуана Крисостомо Лафинура" и самодовольным звучным голосом прочел: Подобно греку, я народы зрел и страны, Труды и дни прошел, изведал грязь и амбру; Не приукрасив дел, не подменив имен, Пишу я свой вояж, но... autour de та chanibre 3.

Эта строфа интересна во многих смыслах, ? изрек он. ? Первый стих должен снискать одобрение профессора, академика, эллиниста? пусть и не скороспелых эрудитов, составляющих, правда, изрядную часть общества; второй? это переход от Гомера к Гесиоду (на фронтоне воздвигаемого здания воздается между строк дань отцу дидактической поэзии), не без попытки обновить прием, ведущий свою генеалогию от Писания? сиречь перечисление, накопление или нагромождение; третий стих? идет он от барокко, декаданса или от чистого и беззаветного культа формы? ? состоит из двух полустиший-близнецов; четвертый, откровенно двуязычный, обеспечит мне безусловную поддержку всех, кто чувствует непринужденную игру шуточного слога. Уж не буду говорить о рифмах и о кругозоре, который позволил мне? причем без педантства! ? собрать в четырех стихах три ученые аллюзии, охватывающие тридцать веков, насыщенных литературой: первая аллюзия на "Одиссею", вторая на "Труды и дни", третья на бессмертную безделку, которою мы обязаны досугам славного савояра... И кому же, как не мне, знать, что современное искусство нуждается в бальзаме смеха, в scherzo 4. Решительно, тут слово имеет Гольдони!

Он прочел мне многие другие строфы, также получившие его одобрение и снабженные пространными комментариями. Ничего примечательного в них не было, они даже показались мне не намного хуже первой. В его писаниях сочетались прилежание, нетребовательность и случай; достоинства же, которые Данери в них находил, были вторичным продуктом. Я понял, что труд поэта часто обращен не на самую поэзию, но на изобретение доказательств, что его поэзия превосходна; естественно, эта последующая работа представляла творение иным в его глазах, но не в глазах других. Устная речь Данери была экстравагантной, но его беспомощность в стихосложении помешала ему, кроме считанных случаев, внести эту экстравагантность в поэму. 5

Продолжаю выкладывать читательский дневник - на этот раз следующий сборник из второго тома собрания сочинений Борхеса.

Сборники становятся всё объёмнее, поэтому писать о них - всё труднее, ведь хочется высказаться о каждой новелле отдельно, из-за чего пост разорвёт ЖЖ своим размером:)
Рецензия: "Алеф" понравился мне чуть меньше, чем "Вымышленные истории" - здесь больше мистики, больше сюжета, но меньше того, что я особенно люблю в Борхесе - его отстранённой, созерцательной эссеистики. Тем не менее, сборник великолепный - а главное, цельный; все новеллы тесно взаимосвязаны и при этом оригинальны. Если говорить коротко, я бы выделила в сборнике два лейтмотива, проходящих красной нитью через все новеллы:

1) тема Двойников; два человека оказываются одним и тем же человеком или меняются местами, принимая имена друг друга; две судьбы повторяют друг друга зеркально, или же два протагониста проходят один и тот же путь; события повторяются вновь и вновь в лучших традициях "дежа вю". Как сказано в одном из рассказов: "Орёл и решка этой монеты для господа неотличимы". Буквально в каждой новелле есть двойники, иногда все люди или предметы вдруг начинают сливаться в одно, и тогда переходим ко второму мотиву, не менее очевидному, но встречающемуся не во всех историях -

2) собственно Алеф, то есть некое слово, предмет или точка в пространстве (зависит от истории), которое вмещает в себя всю Вселенную, всё, что в ней только может быть. В последней новелле Борхес определяет Алеф как некую "точку, где сходятся все точки". В новелле "Заир" эта идея переосмыслена - один предмет, занимая все мысли человека, вытесняет собой весь мир. Если вдуматься, это тоже Алеф, но с другой стороны. Мне кажется, это намеренное замыкание кольца - от "А" до "Z", от Алефа к Заиру, от бесконечности, поглощающей все предметы, до предмета, ставшего бесконечностью.

Кроме того, Борхес развивает здесь и другие излюбленные мотивы, уже возникавшие в прежних книгах. Например, часто всплывают противопоставления гаучо и города (см. "Истории о всадниках"); в новелле "Богословы" продолжается мысль из "Трёх версий предательства Иуды"; часто возникают и зеркала (что неудивительно, когда речь идёт о двойниках), и "мир как текст".

Кстати, сборник "Алеф" разубедил меня в том, что Борхес чисто интеллектуален и не взывает к читательским эмоциям: новелла "Богословы", при кажущемся спокойствии повествователя, потрясает эмоционально.

Наиболее интересными мне показались: "Бессмертный" - размышления о вечности и бесконечной жизни, обесценивающей жизнь и деятельность; забавно, что совсем недавно я думала об этом - о том, что вечность всё делает бессмысленно-мелким, а потому вечная жизнь - скорее проклятие. "Богословы" - великолепный финал, в котором еретик и инквизитор оказываются для Бога одним человеком. "Вторая смерть" - игра со временем и реальностью; человек, всю жизнь мечтавший о возможности исправить свою трусость - и получивший эту возможность. И конечно, "Заир" и "Алеф", костяк сборника.

Краткая справка: впервые сборник вышел в 1949 г.; в окончательной редакции 1957 в него было добавлено ещё четыре новеллы (при этом рассказ "Алеф" сохранил свою заключительную позицию). Во время написания этого сборника Борхес вёл жизнь безработного, т.к. его уволили из библиотеки после установления диктатуры Перона; жизнь писателя до 1955 года была очень тяжёлой. Через год после издания "алефа" к Борхесу пришла всемирная известность. По свидетельству самого писателя, влияние на данный сборник оказали Честертон, Уэллс, поэма "Мартин Фьерро", а также некоторые идеи его подруги Сесилии Инхеньерос.

По мотивам сборника созданы следующие киноленты: "Воины и пленницы" Эдгардо Козаринского (1989, по новелле "История воина и пленницы"), "Дни ненависти" Леопольдо Торре Нильсона (1954), одноименные фильмы Алена Магру и Бенуа Жако по новелле "Эмма Цунц", "Любовь и страх" Хуана Карлоса Десансо (2000, по новелле "Алеф").

Сборник состоит из 17 новелл и послесловия.
- "Бессмертный" (1947)
- "Мёртвый" (1946)
- "Богословы" (1947)
- "История воина и пленницы" (1949)
- "Биография Тадео Исидора Круса" (1944)
- "Эмма Цунц" (1948)
- "Дом Астерия" (1947)
- "Вторая смерть" (1949)
- "Deutsches Requiem" (1946)
- "Поиски Аверроэса" (1947)
- "Заир" (1947)
- "Письмена Бога" (1949)
- "Абенхакан эль Бохари, погибший в своём лабиринте" (1951)
- "Два царя и два их лабиринта" (1939)
- "Ожидание" (1950)
- "Человек на пороге" (1952)
- "Алеф" (1945)

Действующие лица: это может показаться спорным, но я считаю главными "персонажами" сборника Заир и Алеф; о них и напишу.

Заир - некий предмет либо некое существо (в разное время он представал в виде тигра, отшельника, прожилки мрамора, монетки и т.д.), обладающее магическим свойством: любой, увидевший Заир, никогда не сможет его забыть и будет вечно думать только о нём; мир для него просто перестанет существовать, равно как и чувства, и боль, и любые другие мысли - Заир заслонит собой всё. В одно и то же время Заир может быть только одним предметом или существом; если его уничтожить, то появится новый Заир.

Алеф - та точка в пространстве, которая заключает в себе всю Вселенную. Глядя на Алеф, видишь сразу все предметы сразу со всех сторон; они не наслаиваются друг на друга и не прозрачны, но видишь ты их одновременно. В истории утверждается, что есть лишь один истинный алеф, а все остальные - ложны.

ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС

Бессмертный

В Лондоне, в июне месяце 1929 года, антиквар Жозеф Картафил из Смирны предложил княгине Люсенж шесть томов «Илиады» Попа (1715–1720) форматом в малую четверть. Княгиня приобрела книги и, забирая их, обменялась с антикваром несколькими словами. Это был, рассказывает она, изможденный, иссохший, точно земля, человек с серыми глазами и серой бородой и на редкость незапоминающимися чертами лица. Столь же легко, сколь и неправильно, он говорил на нескольких языках; с английского довольно скоро он перешел на французский, потом - на испанский, каким пользуются в Салониках, а с него - на португальский язык Макао. В октябре княгиня узнала от одного приезжего с «Зевса», что Картафил умер во время плавания, когда возвращался в Смирну, и его погребли на острове Иос. В последнем томе «Илиады» находилась эта рукопись.

Оригинал написан на английском и изобилует латинизмами. Мы предлагаем дословный его перевод.

Насколько мне помнится, все началось в одном из садов Гекатомфилоса, в Стовратых Фивах, в дни, когда императором был Диоклетиан. К тому времени я успел бесславно повоевать в только что закончившихся египетских войнах и был трибуном в легионе, расквартированном в Беренике, у самого Красного моря; многие из тех, кто горел желанием дать разгуляться клинку, пали жертвой лихорадки и злого колдовства. Мавританцы были повержены; земли, ранее занятые мятежными городами, навечно стали владением Плутона; и тщетно поверженная Александрия молила Цезаря о милосердии; меньше года понадобилось легионам, чтобы добиться победы, я же едва успел глянуть в лицо Марсу. Бог войны обошел меня, не дал удачи, и я, должно быть с горя, отправился через страшные, безбрежные пустыни на поиски потаенного Города Бессмертных.

Все началось, как я уже сказал, в Фивах, в саду. Я не спал - всю ночь что-то стучалось мне в сердце. Перед самой зарей я поднялся; рабы мои спали, луна стояла того же цвета, что и бескрайние пески вокруг. С востока приближался изнуренный, весь в крови всадник. Не доскакав до меня нескольких шагов, он рухнул с коня на землю. Слабым алчущим голосом спросил он на латыни, как зовется река, чьи воды омывают стены города. Я ответил, что река эта - Египет и питается она дождями. «Другую реку ищу я, - печально отозвался он, - потаенную реку, что смывает с людей смерть!» Темная кровь струилась у него из груди. Всадник сказал, что родом он с гор, которые высятся по ту сторону Ганга, и в тех горах верят: если дойти до самого запада, где кончается земля, то выйдешь к реке, чьи воды дают бессмертие. И добавил, что там, на краю земли, стоит Город Бессмертных, весь из башен, амфитеатров и храмов. Заря еще не занялась, как он умер, а я решил отыскать тот город и ту реку. Нашлись пленные мавританцы, под допросом палача подтвердившие рассказ того скитальца; кто-то припомнил елисейскую долину на краю света, где люди живут бесконечно долго; кто-то - вершины, на которых рождается река Пактол и обитатели которых живут сто лет. В Риме я беседовал с философами, полагавшими, что продлевать жизнь человеческую означает продлевать агонию и заставлять человека умирать множество раз. Не знаю, поверил ли я хоть на минуту в Город Бессмертных, думаю, тогда меня занимала сама идея отыскать его. Флавий, проконсул Гетулии, дал мне для этой цели две сотни солдат. Взял я с собой и наемников, которые утверждали, что знают дорогу, но сбежали, едва начались трудности.

Последующие события совершенно запутали воспоминания о первых днях нашего похода. Мы вышли из Арсиное и ступили на раскаленные пески. Прошли через страну троглодитов, которые питаются змеями и не научились еще пользоваться словом; страну гарамантов, у которых женщины общие, а пища - львятина; земли Авгилы, которые почитают только Тартар. Мы одолели и другие пустыни, где песок черен и путнику приходится урывать ночные часы, ибо дневной зной там нестерпим. Издали я видел гору, что дала имя море-океану, на ее склонах растет молочай, отнимающий силу у ядов, а наверху живут сатиры, свирепые, грубые мужчины, приверженные к сладострастию. Невероятным казалось нам, чтобы эта земля, ставшая матерью подобных чудовищ, могла приютить замечательный город. Мы продолжали свой путь - отступать было позорно. Некоторые безрассудно спали, обративши лицо к луне, - лихорадка сожгла их; другие вместе с загнившей в сосудах водой испили безумие и смерть. Начались побеги, а немного спустя - бунты. Усмиряя взбунтовавшихся, я не останавливался перед самыми суровыми мерами. И без колебания продолжал путь, пока один центурион не донес, что мятежники, мстя за распятого товарища, замышляют убить меня. И тогда я бежал из лагеря вместе с несколькими верными мне солдатами. В пустыне, среди песков и бескрайней ночи, я растерял их. Стрела одного критянина нанесла мне увечье. Несколько дней, я брел, не встречая воды, а может, то был всего один день, показавшийся многими из-за яростного зноя, жажды и страха перед жаждой. Я предоставил коню самому выбирать путь. А на рассвете горизонт ощетинился пирамидами и башнями. Мне мучительно грезился чистый, невысокий лабиринт: в самом его центре стоял кувшин; мои руки почти касались его, глаза его видели, но коридоры лабиринта были так запутаны и коварны, что было ясно: я умру, не добравшись до кувшина.

Когда я наконец выбрался из этого кошмара, то увидел, что лежу со связанными руками в продолговатой каменной нише, размерами не более обычной могилы, выбитой в неровном склоне горы. Края ниши были влажны и отшлифованы скорее временем, нежели рукою человека. Я почувствовал, что сердце больно колотится в груди, а жажда сжигает меня. Я выглянул наружу и издал слабый крик. У подножия горы беззвучно катился мутный поток, пробиваясь через наносы мусора и песка; а на другом его берегу в лучах заходящего или восходящего солнца сверкал - то было совершенно очевидно - Город Бессмертных. Я увидел стены, арки, фронтисписы и площади: город, как на фундаменте, покоился на каменном плато. Сотня ниш неправильной формы, подобных моей, дырявили склон горы и долину. На песке виднелись неглубокие колодцы; из этих жалких дыр и ниш выныривали нагие люди с серой кожей и неопрятными бородами. Мне показалось, я узнал их: они принадлежали к дикому и жестокому племени троглодитов, совершавших опустошительные набеги на побережье Арабского залива и пещерные жилища эфиопов; я бы не удивился, узнав, что они не умеют говорить и питаются змеями.

Х.Л. Борхес не написал ни одного романа, и, наверное, это даже хорошо. Я с трудом себе представляю, что Борхес мог бы сделать на пространстве романа, если даже в тесном помещении рассказа он умудряется строить настоящие лабиринты. Лабиринты, изобилующие как явными развилками (иногда фальшивыми, как и его цитаты), так и потайными ходами. Впрочем, применительно к Борхесу никогда не знаешь: может быть именно фальшивый коридор и ведет к центру лабиринта. Герои рассказов с одной стороны также бродят по этому лабиринту, но с другой - они его часть, его комнаты и залы. И как путешественник то и дело принимает одну и ту же комнату за разные, так и читатель вдруг обнаруживает, что разные казалось бы герои на самом деле являются одним и тем же персонажем (просто мы входим из другого коридора).
Особенность "лабиринтостроения по Борхесу" в том, что труднее всего приходится искушенному читателю, которому видны если не все, то большинство развилок и потайных ходов. Читатель же неискушенный проходит мимо, для него и лабиринта-то как такового нет: вошел... ррраз и оказался с другой стороны входа с чувством недоумения и смутным ощущением, что что-то пропустил. Впрочем, ощущение, что вы что-то пропустили вам почти что гарантировано, ведь обойти весь лабиринт чертовски сложно, а оказавшись в центре можно обнаружить, что это всего лишь очередная комната, так похожая на все предыдущие. И ничего удивительного в этом нет, ведь кто поручится, что читатель начинает свой путь именно от входа, а не из центра, или вообще из произвольного места лабиринта. Последнее предположение наиболее вероятно, так как вся «вселенная – лабиринт уже существующий».

PS Современные издатели Борхеса как-то вольно относятся к содержанию сборников. Лично я читал те рассказы, которые входят в авторский сборник под названием «Алеф». Может это и несущественно, однако…

Как увидеть Алеф

Литература- это управляемое сновидение.
Х.Л.Борхес
Алеф-"это место, в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон",в Алефе совмещены время и пространство, здесь можно увидеть сразу всех, живших когда-то на Земле в реальности или только в воображении, в общем, это место очень похожее на этот сборник.
Но Алеф можно увидеть только с одной определенной точки(герой рассказа находит ее у себя в подвале),и где же нам найти ее, чтобы разглядеть этот странный мир Борхеса, мир, где фантазии реальны, а реальность фантастична?

В рассказах с умопомрачающей быстротой сменяются времена и герои, они насыщены смутно узнаваемыми цитатами, которые вроде бы принадлежат известным личностям, но которых они на самом деле никогда не произносили, а вот то, что говорит нам автор как бы от себя, вдруг оказывается точной цитатой кого-то из великих. Странные образы, догматы разных религий, литературные и исторические персонажи- все это постепенно затягивает в омут, в котором одни вопросы и нет ответов, из которого, кажется, уже не выберешься, и думаешь- да ведь жизни не хватит чтобы со всем этим разобраться и все понять, и недоумеваешь -откуда набрал Борхес все эти факты и цитаты, как смог он прочитать всю эту уйму трудов и писателей.
Вот только чем дальше читаешь, тем все больше сомневаешься - да действительно ли все это реально или автор просто рассказывает нам свои сны?

Во сне ведь запросто можно обсудить с Гомером "Одиссею",пусть даже никогда ее не читал, а только о ней слышал, там не важно, кто автор цитаты, и странные события и герои не вызывают удивления, а кажутся вполне обыденными. Недаром ведь Борхес сказал, что литература - это "управляемое сновидение" и если относиться к его рассказам, как к снам, то все сразу встает на свои места. Во сне не бывает строгого разделения на время и пространство, но при этом сны -отражение реальной жизни (а может быть реальная жизнь - отражение снов).

Поэтому, с одной стороны, пытаться объяснить Борхеса - все равно, что заниматься толкованием снов.
Вроде бы дело не очень хитрое - и сонников много, и толкуют все кому не лень, и даже что-то где-то сбывается, но полной ясности все равно нет и один и тот же образ, приснившийся двум разным людям может означать совершенно разные вещи. Но, с другой стороны, поговорить о его рассказах тянет просто нестерпимо, сны ведь порой могут рассказать о нас так много, это такой таинственный, интересный и увлекательный мир.

Так что там снилось Борхесу? Вот два богослова, Аврелиан и Иоанн, ведут бой с ересью, при этом каждый претендует на роль главного бойца и находясь по одну сторону -они непримиримые враги. Аврелиан ловко отправляет соперника на костер, но избавившись от него чувствует не радость от победы, а внезапную пустоту, как будто лишился чего-то очень важного и умирает в конце - концов смертью соперника, чтобы в беседе с Богом узнать, что тот принимает их с Иоанном за одного человека. О чем это - о бессмысленности вражды, о том, что мы порой всю жизнь не знаем свое истинное лицо, а может, по предположению одного из читателей, это о соперничестве Эко и Борхеса,и однажды, перечитав свои романы, Эко поймет, что он- Борхес.И все эти предположения равновероятны, пусть в реальности Эко не может быть Борхесом, но мы-то с вами во сне, а один из афоризмов Борхеса гласит, что "каждый автор сам создает своих предшественников" .И, кстати, если бы "Имя Розы" писал Борхес, это был бы,конечно, рассказ.

А вот еще один сон, в котором герой страстно желает увидеть бессмертных, но обнаружив их узнает,что они превратились не во всезнающих мудрецов, а в ко всему равнодушных, не испытывающих никаких эмоций дикарей. И страстно желают лишь одного - найти реку, воды которой снова сделают их смертными. Это о том, что мы часто не знаем, куда нас приведут наши желания или о том, что ценим только то, что можем потерять,а может суть - в еще одном афоризме Борхеса- "чтобы быть свободным от заблуждения, надо побывать у него в плену" ?

Возможно и не стоит пытаться анализировать - надо просто посмотреть эти странные, яркие, необычные сновидения, прочитать эти точные, меткие афоризмы - неважно, выдумал ли Борхес их сам или позаимствовал у кого-то.И тогда, в одном из своих снов, вы, возможно, обнаружите Борхеса, который расскажет вам как увидеть этот самый Алеф.

Но если, несмотря на все ваши усилия, вам снится не Борхес, а Пальма-де-Майорка, не огорчайтесь - всегда есть вероятность, что Алеф виден именно оттуда.

О лабиринтах рукотворных и нерукотворных

Что бы получилось, если бы Маркес писал короткие рассказы? Сложно сказать. Магический реализм Борхеса вполне узнаваем, тоже Южная Америка, индейцы, гражданские войны, но... У каждого из авторов чувствуется строгая географическая привязка к родине - у Маркеса это Колумбия, а у Борхеса - Аргентина и Уругвай. Явно проглядывает и различие в политических взглядах - Маркес явный "левак", его герои - борцы-революционеры, при всей их сложности и неоднозначности. А вот стоит прочесть "Немецкий реквием" Борхеса, и понимаешь, что автор очень неравнодушен правым идеям. Даже ультраправым... Но оставим внелитературные различия.
Магический реализм Маркеса тяготеет к фэнтези, необычное, сказочное в его романах бродит по улице, сойдя со страниц сказок, с уст сказителей древних легенд, да и не очень древних. А вот Борхесов магический реализм ближе научной фантастике. Здесь и эксперименты со временем, и с пространством, чего не найдёшь у Маркеса. Здесь и античный мир, и исламский восток, и раннее средневековье. И лабиринты... Каждый рассказ Борхеса - это лабиринт, который необходимо пройти, чтобы найти отгадку. Борхес очень часто пользуется приёмами детективного жанра, опять же для поиска разгадки. И дойдя до конца лабиринта, кому-то суждено найти ответ на важный вопрос. А кому-то и нет. Ведь очень часто ответ оказывается далеко не таким, каким его хочется видеть. И нередко герой переходит в стан своих врагов, и сражается с такой твёрдостью, какой не было в стане друзей. Просто иногда приходится понять, что твоё место - по ту сторону баррикад.
Но самые главные лабиринты - нерукотворные. Если один царь сумел выбраться из рукотворного лабиринта, то другой не смог покинуть нерукотворного - пустыни. И попытка восстановить лабиринт в Городе Бессмертных привела к явной глупости... Нерукотворные-то лабиринты куда сложнее и логичнее.

"Алеф" Борхеса - сборник рассказов популярного аргентинского писателя, написанный им в 1949 году. Он состоит из 17 новелл и послесловия. В этой статье мы расскажем об основных темах этих произведений, приведем краткое содержание некоторых из них, отзывы читателей.

О сборнике

В сборнике "Алеф" Борхеса больше мистики, чем основного сюжета, при этом не так много созерцательной эссеистики и отстраненности. Все новеллы, которые в нем содержатся, взаимосвязаны между собой, но в то же время остаются оригинальными.

Вот полный перечень новелл, входящих в сборник "Алеф":

• "Бессмертный";
• "Богословы";
• "Мертвый";
• "Биография Тадео Исидора Круса";
• "История воина и пленницы";
• "Эмма Цунц";
• "Дом Астерия";
• Deutsches Requiem;
• "Вторая смерть";
• "Заир";
• "Поиски Аверроэса";
• "Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте";
• "Письмена Бога";
• "Ожидание";
• "Два царя и два их лабиринта";
• "Алеф";
• "Человек на пороге".

Стоит отметить, что все это время писатель оставался безработным, из библиотеки его уволили после установления диктатуры Перона. Всемирная слава к нему пришла примерно через год после публикации книги "Алеф". Сам автор признавался, что на создание произведений, вошедших в сборник, значительное влияние оказали Уэллс, Честертон, отдельные идеи его подруги Сесилии Инхеньерос.

Основные идеи

Анализ "Алефа" Борхеса позволяет выделить два основных лейтмотива, который проходят красной нитью практически через все новеллы.

Во-первых, это тема двойников. Сразу в нескольких новеллах два персонажа оказываются одним и тем же человеком или меняются местами друг с другом. В некоторых вариантах зеркально повторяются судьбы персонажей или протагонисты проходят одинаковый жизненный путь. События могут повторяться одно за другим, создавая классический эффект дежа вю. В одном из рассказов можно даже встретить фразу о том, что для Бога орел и решка совершенно неотличимы.

Двойники встречаются практически в каждой новелле. В некоторых случаях предметы и люди начинают сливаться в единое целое.

Все это служит определенным переходом к следующему основному лейтмотиву всего его творчества. Это непосредственно Алеф. Некий предмет, слово или точка в пространстве (в зависимости от конкретной истории). Он способен вместить в себя всю Вселенную, а также все, что только в ней можно встретить. В финальной новелле Борхес определяет Алеф как некую точку, в которой сходятся все остальные точки.

Развитие этой идеи можно встретить и в новелле "Заир". В ней встречается мотив переосмысления, когда один предмет занимает все мысли человека, вытесняя собой весь окружающий мир. По сути, это тот же Алеф, но уже с другой, противоположной стороны. Читатели книги "Алеф" отмечали, что многим это показалось намеренным замыканием кольца бесконечности, способной поглотить все предметы.

Помимо этого, в сборнике новелл развиваются другие классические мотивы творчества Борхеса, встречающиеся в других его книгах. Это три версии предательства Иуды, представление о мире как о тексте, зеркала.

В качестве примера расскажем сюжет одного из самых ярких рассказов этого сборника, который называется "Бессмертный". Некоторые критики считают, что это произведение стало кульминацией всего творчества писателя. Новелла состоит из цитаты, введения и пяти глав.

Рассказ начинается с цитаты Бэкона о том, что на земле уже не встретить ничего нового.

Сама история представляет собой повествование римского солдата, жившего во времена господства императора Диоклетиана. Глубокой ночью в Фивах незнакомец совершает преступление, а после ищет убежище в лагере. Он встречает солдата Руфуса, признается ему перед самой смертью, что существует река, воды которой даруют бессмертие. Река расположена рядом с местом, прозванным городом Бессмертных. С тех пор Руфус наполнен решимостью отыскать это место.

Он отправляется в Африку с помощниками. В пути они изнывают от жары и тяжелых условий, которые сопровождают эту экспедицию. Часть солдат сбегает, остальные планируют убить Руфуса. Ему приходится скрыться и в одиночку пробираться по пустыни.

Ему удается отыскать город Бессмертных, который он видит на некотором расстоянии. Когда добирается до него, то выясняет, что сам город представляет собой запутанный лабиринт с тупиковыми проходами. Повсюду множество хаотических архитектурных строений и лестниц. Руфуса пугает этот город, из которого оказывается не так просто выбраться.

Он пьет из реки, на века оставаясь жить с бессмертными. Все это время он погружен в мысли о том, как понять существование этой реки.

"Алеф"

Позже в этой истории он пытается приобрести дом Данери ради расширения своего бизнеса. Но продавец в ярости заявляет рассказчику, что обязан поддерживать его в порядке, чтобы окончить стихотворение. Главный герой, хоть и считает Данери безумцем, соглашается пойти на уступки. Он спускается в подвал, где, как ему обещает хозяин, сможет встретить Алефа.

Биография

Борхес родился в аргентинской столице в 1899 году. Первоначальное образование получил в Швейцарии, после чего некоторое время жил в Испании. В этой стране он стал представителем ультраизма. Это поэтическое движение, которое развилось после Первой Мировой войны на фоне упадка модернизма.

Основными особенностями этого направления было использование наглых метафор и смелых образов в стремлении создать чистую поэзию, которая была бы отделена от настоящего и прошлого.

Это же течение Борхес привнес и в Аргентину. При этом в собственном творчестве он достаточно быстро отдалился от принципов ультраизма. На протяжении своей жизни был основателем трех авангардистских журналов, преподавал английский язык в университете Буэнос-Айреса, руководил Национальной библиотекой в Аргентине.

Популярность

Поначалу он писал преимущественно стихи, на которые его вдохновляли эпизоды аргентинской истории и окружающая повседневная жизнь.

Больше всего его прославили рассказы, в которых встречаются метафизические фантазии и аллегории вместе с классическими детективными сюжетами. Все они оказываются очень оригинальными, хотя и ощущается влияние Кафки, Вульф, Честертона.

В 70-е годы Борхес уже в ранге всемирно известного писателя приезжает в США, где читает лекции в университетах, получает всевозможные награды. Его произведения неоднократно экранизировались.

В 1986 году он переезжает в Швейцарию, где умирает в 86 лет от эмфиземы легких и рака печени.

Особенности творчества

Хорхе Луис Борхес - один из самых известных аргентинских писателей. Он считается основоположником новой латиноамериканской литературы. Его творчество насквозь метафизично, оно сочетает в себе поэтические и фантазийные подходы.

Поиски истины он при этом считает бесперспективными, о чем в очередной раз заявляет в сборнике "Алеф". Борхес делает основными темами своей литературы противоречивость времени, мира, а также одиночество и смерть. Для его художественного языка свойственны смешение приемов массовой и высокой культуры, сочетание современной ему аргентинской культуры с метафизическими универсалиями.

Мистификации

Прозаические фантазии Хорхе Луиса Борхеса часто принимают форму детективных или приключенческих историй. Под ними он маскирует глубокие рассуждения о серьезных научных и философских проблемах. Уже в своих первых произведениях выгодно отличается знанием иностранных языков и эрудицией. Творчеству писателя присуща игра на грани вымысла и реальности, часто он прибегает к приему мистификации.

Наряду с Марселем Прустом считается одним из первых писателей XX века, который обратился к теме человеческой памяти.